* * *

Ольге Татариновой

Непросто ларчик открывался,

и кипарис тут ни при чем.

Кто открывал, тот потерялся,

растаял в воздухе ночном.

Близ Царскосельского лицея,

как кипарисовый ларец,

от скуки сельской панацея –

Екатерининский дворец.

А к Царскосельскому вокзалу

поэт загадочный спешит,

ларец, подобный идеалу,

он кипарисовый хранит;

святую тайну совершенства,

секрет небесной красоты

и чувств наивное блаженство

хранит от праздной суеты.

***

Г.М. Михалко

Колоннада Аполлона.

Осень. Павловск золотой.

Герб и царская корона.

Император молодой.

Музы в тесном окруженье

белок, птиц, седых старух,

и витает в отдаленье

над аллеей чей-то дух.

В императорских покоях

тихо, пусто и светло.

Время жизни золотое

в зазеркалье перешло.

Угасает отраженный

свет в пространстве золотом,

и любви неутоленной

бродит призрак за окном.

* * *

 Дмитрию Северюхину

Вот бывает, то да се…

Глянь в окошко – там Басе

держит чашечку в руке,

пьет из чашечки саке.

Рядом с ним стоит босяк,

на лице его синяк,

держит чашечку в руке,

пьет из чашечки саке.

И босячка рядом с ними

в сигаретном тонет дыме,

держит чашечку в руке,

пьет из чашечки саке.

Пышно сакура цветет,

самурай домой идет,

держит чашечку в руке,

пьет из чашечки саке.

* * *
Сегодня то,
а завтра - это.
Неправду
карты говорят.
Я вижу только
силуэты.
Я слышу лишь,
когда молчат.

Я избегаю
откровений.
Мне исповедник
ни к чему.
От чудных
я бегу мгновений,
опасных сердцу
и уму.

Я жду
подножки
и подвоха.
Словами
наповал сражён.
Мне хорошо,
когда мне плохо.
И плохо,
если хорошо.

***

Илье Дмитриеву

Не тревожься, друг художник,

для спокойствия души

ставь подрамник на треножник

возле окон и пиши.

Наслаждайся светотенью,

цветомузыкой, игрой,

то приливом вдохновенья,

то нахлынувшей тоской.

***

Натюрморт с автопортретом.

Поль какой-нибудь Гоген,

я сижу анахоретом

перед книгой перемен

и смотрю завороженный

на картину бытия -

в глубине ее бездонной

затерялся где-то я.

***

Все мне в жизни непонятно,

все - иллюзия, обман.

Говорят, на солнце пятна -

над Невой, гляжу, туман.

Надо мною небо серо.

Кучевые облака,

как гекзаметры Гомера,

вдаль плывут издалека.

***

Малотиражные журналы,

санкт-петербургская "Звезда".

Выходят в свет провинциалы -

литературная среда.

Полузабытые кумиры,

когда-то милые лжецы,

давно оглохшие от лиры

амбициозные творцы.

Они в сырых полуподвалах,

на чердаках особняков

оставить след спешат в анналах

и на листках черновиков

и верят, что свершится чудо,

что карты правду говорят,

что водкой лечится простуда

и рукописи не горят.

За мольбертом

 стоит художник.

 Художник-художник,

 нарисуй дерево.

 Не слышит художник,

 не рисует дерево.

 Рисует кружочек, крючочек,

 квадратик и маленькую запятую,

 а по диагонали

 слева направо

 проводит линию

 через весь холст.

 А дерево не рисует.

 Что с него взять – Малевич.

* * *

Разные бывают разности.

Вот смотришь вокруг –

панорама.

Устремил взгляд в точку –

медитация.

Отвернулся –

манера.

Не отвернулся –

поза.

Пошел куда подальше –

уходящая натура.

Застыл на месте –

памятник.

Пошевелился –

ожил, значит.

И иди, куда хочешь,

не медитируя,

не позируя,

не манерничая,

наслаждаясь

самим собой,

как уходящей натурой.