Австрийская площадь

Серые замки прошпилили иглами вечность,
Круглая площадь Австрийская, странная млечность.
Тонкий пергамент, запекшейся кровью расшитый,
Судеб архив номер двадцать и подпись «убитый».

Смехом звенящее нотное, светлое утро,
В сне бирюзовом цветочного времени пудра.
Чёрное с жёлтым и призрачный зов колокольный
Душу раскрасят надеждой почти что крамольной –

Соком наполним круги кольценосного древа,
В дар короедам в руинах прошедшего гнева,
Будет  навеки вода животворно-святая,
С радостью дерево жизнью, и смыслом питая.

Фантики

Мы не живём, а существуем,
Не набирая высоту.
В оргазме ада бьемся всуе,
На зло воскресному Христу.

Мы лишь обёртки поневоле –
Пустые фантики конфет,
Свои несыгранные роли
Мы прячем в дым от сигарет.

Но разломив буханку хлеба
С глотком последним
Русь вдохнём.
Среди ржаных колосьев неба
Нам быть жнивьём.

Демиург

О, Демиург, в твоих словах
Дрожанье неба, век грядущий,
Законов, удивленья прах –
Над черепами выше – сущий.

О, Демиург, познай печаль,
Восторг и зависть, раздраженье
И ненавистной злобы сталь,
И мыслей хлебное броженье.

Не верь словам врагов, друзей –
Ведь чёрно-белое условно,
Вдохни полынь души своей
В зелёном, вечном море слова.

Растая в гуле голосов,
Игре свирели, плаче красок,
В биенье атомных часов,
Среди кривлянья жёлтых масок,

Среди разлома бытия,
Изгибов падающих зданий,
В звучанье арфенного «Я»
Не разрешив чужих заданий.

Оставив лишь себя-себе,
И миру – эхо в каплях водных,
Палитру – сломанной судьбе
От взрыва красок-душ свободных!

В Дюнах

Так светло и так пустынно,
Будто нет любви со мной.
В море северно-невинном
Прорастаю тишиной.

На молочно-белых дюнах
Сквозь ладони лью покой
Два зрачка небесно-юных
Пьют рябины алый зной

Солнце с нимбом в тучах-крыльях
Улетает в синий рай
В пузырьках воздушно-мыльных
Август шепчет мне: «Прощай!»

На секции поэзии

Мы по-Ахматовски похожи

На стаю странных голых птиц –

Из тонкой кальки нервной кожи,

Из-под серебряных ресниц

Мы извлекаем снов обломки
На белых айсбергах страниц.
Нам тело рвут головоломки,
Мы белым цветом среди птиц

Клеймили мира однотонность
Болтая с шепотом страниц…
Простив самим себе нескромность,
Мы пили души темных лиц,

В одной галактике предметов
Растили их сердечный стук…
Среди мольбы живых портретов,
Из Ада тянущихся рук,

Соединялись в мире мнимом,
Дрожали в улочках кривых,
Лишь только тени или мимы

В звучанье синих мостовых.

Двадцатый век

По стенам стекает двадцатый век,
Кровь проступает на венах обоев.
Лубяночно-чёрный, кошмарный смех,
Тра-та-та-та изо всех обоем.

Над зеленью света трепещет моль,
Бабочкой тщетно себя считая,
Не хочет поверить, какая ей роль
Выпала в круге до жути простая.

А за абажуром кромешная тьма
Вечно страдающий смерти желудок,
Что в тридцать седьмом повернулся с ума –
Беспозвоночно-жестокий ублюдок.

Ком тра-та-та-та нарастает в мешке,
Крутится с кровью в старинной пластинке.
На двадцать прокуренном в ночь чердаке
Молится век без права починки.

Черепный вождь

В нас герб запечатан Романовский,
А вензель, дырявый от пуль,
Ведёт, вместе с плачем, в цыгановский
Разгул, где в кипении бурь
Рождается красное варево
И брызжет им черепный вождь:
«Топите же всё государево
И Русь – его главную ложь»!
И хлебом немецким прикормленный,
В ошмётках кровавых монет,
Он что, большевик? Дьявол форменный
Из тысячи каменных лет
Восставший во имя проклятия,
Задумавший лютое зло –
Порвёт он Российское платье
И в белое плюнет чело.

© Сopyright:  Александра Таан, 2014